Перевод с эрзянского Ротановой Татьяны (Вирява)

Кузьма Абрамов

СОДАТ И ЖЕНЩИНА

Рассказ

На шумном вокзале большого города встретились два человека – солдат и женщина.  За спиной солдата большой вещмешок, наполненный дорожным  добром. К брезентовому широкому поясу подвешен приплюснутый котелок, за голенище кирзового сапога засунута алюминиевая ложка. Его карие глаза рассматривали женскую фигуру и время от времени вонзались в ее овеянное грустью молодое лицо. Его пронзительные взгляды из-под ресниц, заставлявшие краснеть, напоминали женщине желтые иголки сухой елки. В руке женщины был небольшой узелок.  Одета она была легко. Из-под белого платка на лоб вылезли пряди не заплетенных темных волос.

Они разговорились и рассказали друг другу, кто куда едет. Солдат сегодня вышел из госпиталя, направляться ему предстоит в запасной полк. Женщина же спешит домой. В город приезжала провожать на войну брата. Дома ее ждут двое детей…

Им томиться в душном и шумном вокзале всю ночь напролет, поезд прибудет только утром.

- Что, может, попытаемся на товарном? – обратился солдат. Женщина  вопросительно посмотрела на говорящего и сказала:

- Ночью ехать как-то…

В душе она, того и гляди, согласилась бы. Почему бы, и в самом деле, не сесть в товарный поезд, многие садятся. Ей и ехать-то между двумя станциями – час или, возможно, еще полчаса. Здесь же придется до утра на ногах стоять. Сидячие места все заполнены людьми.  Многие разместились на полу.

Солдат по взгляду понял, о чем думает женщина, и, чтобы ее успокоить, сказал:

 - Что, ночью боишься или…? Я всё-таки не собака, не укушу тебя… Найдем пустой вагон и доедем графами…

Он вытащил папироску, прикурил, затянуться успел только раз, взгляд как-то невзначай упал на детей, спящих на полу у его ног. Он тут же потушил папиросу и вышел на улицу. Женщина осталась стоять на своем месте, прислонившись к стене.  Солдат долго не возвращался с улицы. У женщины устали ноги от стояния на одном месте. Она боялась уйти с этого места: опасалась, не найдет потом солдата.  В душе она теперь ругала себя, почему не поведала о своем желании добраться как можно скорее до дома. Солдат, вероятно, успел тем временем сесть на товарный поезд и уехать. Поэтому, видимо, и нет его так долго.

Женщина напрасно пугала себя. Солдат вернулся и тут же сообщил:

- Стоит товарный поезд, и паровоз готовый, скоро отправится, расспросил кондуктора.

Женщина не успела открыть рот, он уже понял: готова поехать с ним. Понял по тому, как посветлел взгляд женского лица, как вся фигура ее устремилась навстречу, когда увидела его возвращение…

Они вышли на улицу, пошли по перрону. Когда перрон закончился, слезли на пути. Шагая по путям, в темноте то и дело спотыкались через рельсы. Прошли под вагонами. Наконец они добрались до длинного состава, в конце которого шипел паровоз. Тормозные площадки вагонов полны подобными безбилетными ездоками. Они нашли пустой вагон. Солдат взобрался туда, осветил спичкой и осмотрел внутренности. Полы не сильно запыленные, стены же и вовсе чистые.

- Протяни руку, помогу залезть, - сказал он стоящей рядом с вагоном женщине.

Когда женщина взобралась к нему, солдат закрыл дверь вагона. Так будет лучше, а то пройдет кондуктор, увидит их и, того и гляди, выгонит. Окрестность уже была скрыта ночной темнотой, в пустом вагоне стало еще темнее. С обеих сторон двери белели открытые люки. На станции электрические фонари на столбах горели только кое-где, от красных и зеленых огней вдоль путей освещения исходило совсем мало.

В вагоне стоял запах сухой пыли и сосновых досок. Здесь не ощущалось холодное дыхание ночи. Тепло. Тихо. Паровоз шипит, кажется, где-то далеко.

До отправления поезда солдат успел вытащить две папиросы. Вдоль состава, ругаясь и покрикивая, ходили кондукторы, отгоняли с тормозных площадок пассажиров.

- Сесть бы куда-нибудь, хоть на землю, а то все тело ноет, - заговорила женщина, когда под вагоном на полную мощность загрохотали железные колеса, и остались в ночной темноте, будто поверх черного платка разбросанные бусины, станционные огни.

Солдат снял со спины мешок, положил около стены, накрыл шинелью и пригласил женщину садиться.

- Ничего не придавится? – спросила женщина и с наслаждением, с успокоившимся сердцем опустилась на мягкое сидение. Выпрямила тело, прислонилась к стене. Ей тотчас сделалось как-то несказанно легко - и телу, и душе. Тело стало легким от того, что наконец села, и душа согрелась вниманием этого незнакомого человека.  Так мужчина заботится только о своей жене. Она прикрыла глаза и тихо размечталась. Как бы хорошо было, если бы на месте этого солдата был муж, да приехала бы она в город не брата провожать, а встречать мужа. Теперь они вместе едут домой… Сквозь размышления женщине показалось: этот солдат очень похож на ее мужа.

Такой же низкий и немного полноватый, больше молчит, все делает неспеша, папиросу прикуривает, будто растапливает печь. А уж сердце видно нежнее нежного…

А «нежное сердце» стояло, прислонившись к трясущейся стене, смотрело в темноту пустого вагона, не переставая вытаскивал папиросу за папиросой. В первое время, когда солдат увидел эту женщину на вокзале среди людей, в его голове возникло только одно желание: хорошо бы с ней провести где-нибудь ночь. Он сельский человек, и в женщине тотчас узнал деревенского жителя. Два года, как ушел из дома, два года не виделся с женой. Тридцать лет для мужчины, конечно, это время не короткое. На войне некогда, да и негде, встречаться с женщиной, сейчас же, когда попал в глубокий тыл да после ранения хорошо отдохнул в госпитале, почему бы не порадовать истосковавшуюся душу. Ведь если сказать правду, поездку на товарном поезде он осуществил только для этого. Ему и ехать-то не в эту сторону. Запасной полк, куда отправили из госпиталя, находится в другой стороне. Садясь в вагон, рассуждал так: женщине ехать не далеко, проводит и вернется к утру обратно, отправится своим путем. На вокзале он мечтал лишь об одном: скорее остаться с этой женщиной наедине. Вот они вдвоем в пустом вагоне. Чего же он ждет, ведь они столько уже едут, может быть, проехали полпути, если не больше…