см.Начало

Перевод с эрзянского Ротановой Татьяны (Вирява)

Кузьма Абрамов

СОДАТ И ЖЕНЩИНА

Солдат думал. Думал о своем доме, жене, детях, которые остались за городом Курском, где сейчас свирепствуют немцы. Думал об этой женщине, верящей людям, которая безбоязненно села с ним в пустой вагон. Её муж такой же солдат, как и он. Может быть, муж этой женщины и его жена вместе с детишками давно уже сгорели в огне войны… Не позволит душа делать то, чего так желала, когда встретился с этой женщиной. И он понял: не сделает ничего. Прислонился спиной к стене и сел на пол. Теперь осталось только добраться с женщиной до ее станции, сойти незаметно вслед за ней, и на встречном поезде вскоре вернуться назад…

От многодневной усталости женщина не заметила, как заснула. Она спала, не ведая беспокойства, как ребенок. Во сне постепенно наклонялась в сторону солдата, пока отяжелевшая голова не опустилась на его плечо. Солдат долго сидел, стараясь не качаться, будто боялся дышать, чтобы не разбудить спящую. Поэтому все чувства были будто не его. Женское тепло, которое он ощущал, и о котором мечтал в течение этих двух лет, разнежило всю его душу. Он услышал, как женские губы сквозь сон то и дело произносят его имя. Он не обманулся, это имя его – Стяпан. Не удержался солдат, обнял женские плечи и трясущимися губами коснулся губ спящей. Он почувствовал тем временем – женщина проснулась, все тело отодвинулось от него. Губы испугались и с тем умоляюще испустили голос:

- Стёпа, родненький, подожди… не надо… не надо…

И тут же сделалась, скажешь, сама не своя. Вцепилась в его грудь так, что даже порвалась ее кофта.  С силой и нахлынувшей злобой оттолкнула от себя солдата, встала и подбежала к двери, открыла замок. Ночной свежий ветер, словно холодной водой, окатил с головы до ног. Она молчаливо глядела  на проплывающие темные поля и взволнованно размышляла над тем, что чуть не произошло. При свете было бы видно, как до самой шеи горит огнем ее лицо. В темноте слышалось, как тяжело она дышит. Когда мысли и чувства утихомирились, она стала всматриваться, где они едут, много ли осталось до ее станции. Почему-то места ею никак не узнавались, не проехала ли свою станцию?! Она спала, а сколько – не знает…

Ночная темнота засверкала огоньками. Когда поезд добрался до них, женщина, наконец, поняла: свою станцию проехала. Это был небольшой разъезд. Остановится ли здесь поезд? Скорее всего, он не останавливался и на ее станции. Если бы останавливался, уж как-нибудь услышала. «Ой, мамочка родненькая, чего теперь делать?» Она посмотрела в другую сторону, откуда сверкала папиросная красная искорка. Ночной свежий ветер да эта неожиданная проблема прогнали из ее сердца  прошлое беспокойство, заглушили гнев,  успокоили волнение. Она теперь готова была вновь обратиться к солдату и попросить у него помощи. Это не произошло только потому, что остановился поезд. Она быстренько нашла узелок и спрыгнула на мелкие камни развилки дорог. Перед уходом крикнула через дверь в темноту вагона:

- Ладно уж, прощайте, благополучно добраться!..

Она услышала, как в вагоне в спешке солдат ударил котелок, как двинулся к двери, и не успела глазом моргнуть – он уже стоял рядом.

- Подожди, не спеши прощаться, раз станцию твою проехали, мы еще обратно вместе поедем, - сказал солдат.

- Знать, понравилось тебе ездить взад-вперед? – рассмеялась женщина.

Солдат наклонился к ее уху.

 - Ты понравилась.

Женщина немного помолчала, потом подступивший гнев сменила разговором:

 - Кому нужна эта глупая болтовня? Или, может быть, думаешь: есть здесь бестолковые?..

Они добрались до узкого дощатого перрона. Под тополями, растущими около станционного дома, в темноте виднелась скамейка. Женщина направилась в ту сторону.

- Теперь придется до утра томиться здесь. Надо же было мне заснуть. В это время была бы уже дома, - сказала она, садясь.

От тихо шелестящих тополей исходила ночная влажная свежесть.

Солдат положил мешок на скамейку, встряхнул одну половину шинели и накинул женщине на плечи.

 - Как твоё имя? – спросил он мягким голосом. – У нас все вышло не так, как следовало. Люди знакомятся, называя имена, мы же…

Он не закончил свои слова, замолчал.

 - Наське кличут… - Немного погодя поправилась: - Настасия Михайловна.

 - Я вот удивляюсь, откуда ты знаешь мое имя, ведь я не сказывал…          - проговорил солдат.

 - Какое же у тебя имя? – быстро спросила женщина.

 - Ты же мне сказала Стяпан… Стяпан моё имя.

 - Это я не тебя, а мужа называла. Имя мужа - Стяпан…

Солдат удивился.

- Причем здесь твой муж?

- Почудилось так, понимаешь, во сне увидела… Показалось, будто еду с мужем, - тихонько говорила женщина, так, будто, размышляла вслух. Вдруг она повернула лицо в сторону к рядом сидящему солдату и уже другим голосом сказала:  - И тебе, наверное, холодно. На, накрой спину, шинели хватит обоим…

Поезд, на котором они приехали, давно уже ушел. На пустом разъезде тихо, только тополя шепчут темными листьями, да со стороны поля время от времени доносится одинокий крик ночной птицы. На небе ни звезд, ни луны – только какой-то блеклый туман.

Солдат выправил руки, собираясь вытащить из кармана папиросу, пола шинели соскользнула с его спины.

 - Хватит то и дело дым сосать, - неодобрительно сказала женщина и поправила полу шинели.

 - Что же другое прикажешь делать? – ворчливо ответил солдат.

- Лучше расскажи о войне.

- Что хорошего в войне? И говорить о ней нет желания. Знаешь,  - вдруг оборвал он свои слова, - давай поговорим о любви.

- Только не так, как ты пытался разговаривать в вагоне, - поспешила сказать женщина и даже немного отодвинулась от него в сторону.

 - В вагоне… - начал солдат и продолжил позже: - Уж если вспоминать вагон, здесь больше твоей вины. Какая беда заставила тебя туда сесть с незнакомым мужчиной? Ночью. Должно быть, не поняла, куда тебя зовут?..

- Где мне, бестолковой, понять, - ответила женщина как-то от души и рассмеялась.

Сама не знает, почему рядом с этим человеком ей хорошо, хорошо чувствовать его тепло, слушать тонкий голос. Ей припомнился давний случай, когда они с мужем  однажды вместе возвращались с поля. Пошел сильный дождь. Стяпан накрыл ее вот так же своим пиджаком, и они пошли, не глядя на дождь, рядом, плечо к плечу.

- Не понимаю, почему ты сошел с поезда, ведь тебе ехать дальше? – спросила она молчащего солдата. – Или, может быть, думаешь, завтра сесть в пассажирский? Он здесь не останавливается…

Солдату не хотелось рассказывать, как обстояло дело по-настоящему, и он ответил: сядет в какой-нибудь товарный поезд.

Так согласно беседуя и умолкая, они провели летнюю короткую ночь. Когда начало светать, женщина собралась в путь.

 - Далеко тебе идти? – спросил солдат.

 - Километра два.

Женщина поправила платок, взяла со скамейки узелок и напоследок посмотрела в сторону солдата. Тот сидел, опустив голову. Под коричневыми усами плотно закрытый рот казался тонкой щелью. На лице выступили две хмурые морщины. Женщина поняла, отчего он так опечалился. Ей и самой было почему-то нелегко опять оставаться одной. Эта короткая ночь, которую они провели вместе, сделала их близкими, связала какой-то невидимой нитью. Она уже была готова отойти от скамейки, когда солдат,  наконец, поднял голову и увидел ее разорванную кофту.

- Оставил небось мне воспоминание, - проговорила она. – Сшила бы, да вот иголки нет.

Солдат снял с головы пилотку, вытащил оттуда иголку с ниткой и протянул женщине.

- На, зашей, а то так не хорошо, - сказал он.

Женщина недолго стояла с иголкой, будто не знала, что делать, стояла и застенчиво смотрела на солдата. Тот понял, в чем дело.

- Сними, сними кофту, не стесняйся, я уйду в сторону, - сказал он и ушел на другой конец  перрона.

Когда кофта была зашита, опять вернулся к женщине.

- Ты бы того… дала свой адрес, - сказал он умоляющим и дрожащим голосом.

 - Зачем тебе мой адрес, должно быть, в гости приехал бы? – рассмеялась женщина.

- В гости не в гости, может быть, хоть письмецо написал бы, а то ведь мне и писать-то некуда… Друзья пишут, а мне некуда… Может быть, и сама пришлешь… Знаешь, как тяжело на войне, если тебе не от кого ждать известей… - Он немного помолчал, потом опять заговорил, тихо, не спеша, слово скажет – немного подождет, – после госпиталя ненадолго хотели меня отпустить в отпуск отдохнуть. Куда, говорю, поеду, если ни дома, ни семьи… давай,  говорю, снова на войну. Не послали, записали запасным… Конечно, всё равно отправят… Я думаю так: солдатам надо воевать, пока враг не уничтожен…

По лицу женщины, не переставая, текли слезы. Она их не вытирала, будто не замечала их. Темные брови опустились на мокрые глаза, словно хмурые дождевые тучи  на небесном лице. Она молча выслушала солдата и, когда тот закончил говорить, выдохнула:

- И я не получила за два года от мужа ни одного письма. Где он, что с ним – не знаю… может быть, и не жив…

 - Возможно,  и моих нет уже в живых…

Женщина, наконец, ушла. Солдат  проводил ее далеко, за будку стрелочника. Он шагал рядом с линией и хмуро молчал. Потом остановился и долго глядел вслед, пока женщина не пропала в утреннем голубом тумане. Солдату казалось: Эта женщина не ушла, она осталась с ним, осталась где-то глубоко в душе, как остается хорошая песня, которую споет красивый голос…