Гражданин мира

Что связывает средневековый шведский город Выборг, находящийся на берегу Финского залива почти на самой границе между Россией и Финляндией, с именем легендарного эрзянского скульптора Степана Дмитриевича Эрьзи? Собственно говоря, ничего, но именно здесь, в скромной квартире-студии, заставленной книжными полками, 7 ноября  2009 года состоялась наша встреча с Натальей Абрамовной Розенберг - профессором, зав.кафедрой культурологи РГПУ им.А.И.Герцена, членом СХ России.

Наталья Абрамовна посвятила свою жизнь изучению взаимовлияния культур финно-угорских, тюркских и русского народов от средневековья до современности, ею написаны 3 монографии и более 50 публикаций. В 2007 году вышла в свет очередная книга этого удивительного, тонко чувствующего национальные особенности, автора - «Степан Эрьзя. Аргентинский период: на пересечении культурных традиций».  Именно эта книга и явилась причиной нашей встречи с Натальей Абрамовной, так как интерес к легендарной личности скульптора и его творчеству с годами не иссякают в наших эрзянских душах.

В ходе нашей беседы с первых же минут наметилось четыре наиболее значимых темы. Хочу их сразу обозначить:

1.    С.Д.Эрьзя – скульптор мирового уровня, гражданин мира;

2. Глубоко философское содержание творчества С.Д.Эрьзи, активное воздействие его скульптур на сознание зрителей;

3.    Нереализованные монументальные проекты гениального скульптора;

4.     Состояние архива  великого скульптора.

Мне представляется, что каждая из этих тем достойна отдельно написанного очерка, поэтому я лишь бегло познакомлю с мнением автора этой замечательной книги.

Первое, на чем акцентировалась наша беседа,  - это космополитизм творчества С.Д.Эрьзи.  Наталья Абрамовна пишет в своей книге: «Эрьзя является скульптором, преодолевшим в своем творчестве разграничение на западное/не западное, своё/чужое».  Аргентина, как известно, одна  из стран Латинской Америки. Евразия и Латинская Америка  - это фактически два полюса, и преодолеть эту биполярность, преобразовать ее в синтез, под силу разве что, действительно, гениальнейшим личностям, каким и был Степан Эрьзя. Этот факт, на мой взгляд, совершенно несправедливо был недооценен многими и многими искусствоведами, исследователями творчества скульптора –гражданина мира. И наше нежное спасибо Наталье Абрамовне за её профессиональную чуткость, за верно подмеченную редкостную особенность творчества Степана Дмитриевича: «…Его произведения открываются современному зрителю во всей полноте заключенных в них смыслов, пролагают пути для диалога культур и способствуют установлению межкультурной коммуникации».

Моисей. 1932, альгарробо

Следующим, не менее интересным, предметом нашего разговора с Натальей Абрамовной стала глубина философской мысли С.Д.Эрьзи. Мне доводилось, к сожалению, читать реплики отдельных злопыхателей о том, что С.Д.Эрьзя был недостаточно образован, что ему зачастую не хватало элементарных знаний. Однако творчество Эрьзи гениально не только «своей/чужой» самобытностью, но и  извечными  вопросами, на которые скульптор-мыслитель мучительно искал свои и только свои ответы, не доверяя чужому опыту, и давал эти ответы в своих детищах – скульптурах и в своих дневниковых записях. Недаром русская эмигрантская пресса в творчестве Эрьзи видела продолжение великой духовной традиции русской культуры. Образы Л.Толстого и А.Невского символизировали собой смысл целых эпох российской истории. Даже в свои 70 лет скульптор оставался для эмиграции воплощением неукротимой воли к свободе, настоящим сыном богемы.

В своей книге Наталья Абрамовна обнажает связь философских размышлений скульптора с идеями Бердяева об обретении человеком в себе Бога, и наоборот. Не могу удержаться, чтобы не процитировать следующий эпизод, приведенный в «Аргентинском периоде»:

« Эрьзя вновь и вновь задавал себе и своему другу Л.Орсетти казалось бы простой вопрос – «вы верите в то, что есть некое продолжение нас после нашей смерти?... Если от нас что-то остается, тогда должнобыло бы происходить улучшение человеческой сущности. А мы хорошо знаем, что этого не происходит… Я настаиваю на том, что если что-то и переживает нас, сущность человека должна меняться к лучшему»…

Эрьзя ненавидел церковные институты. Именно церковь, по мнению Эрьзи, благославляет скотское состояние, в котором находится народ, и его духовную омертвелость.  Однако, на мой уточняющий вопрос о религиозности скульптора  Наталья Абрамовна ответила, что, безусловно, Эрьзя был верующим человеком и в подтверждение приводит слова самого Степана Дмитриевича: «Думаю, что только в поиске добра и в понимании добра утверждается акт веры. Он в праведной жизни и в отношении к природе и всем ее существам, как имеющим в себе Бога».

Образы Эрьзи несомненно давали ответ о предназначении человека в этом мире.  В своих поисках добра и красоты, через боль, тоску и отчаяние Эрьзя  прекрасно понимал, что касается сакральных сфер культуры. Именно духовное священнодействие скульптора наполняло созданные им образы магическим смыслом, глубоким философским содержанием.

Наталья Абрамовна в своей книги не прошла и мимо приверженности С.Д.Эрьзи  к  монументальным произведениям. Для скульптора было большой трагедией, что мечта всей его жизни так и не нашла своего воплощения. Следует вспомнить, что впервые крупномасштабные замыслы посещали скульптора в период его жизни на Урале в 1918-1920 годах, именно тогда у него возникла идея создать из целой горы монумент Революции. В поисках нужного монолита он исходил пешком Уральские горы, а позднее исследовал окрестности Баку, Батуми, Афона и даже нашел там несколько подходящих утесов. Однако, экономические и технические условия того времени помешали осуществить грандиозный замысел скульптора.  Существует версия, согласно которой Гатсон Борглем, создатель одного из чудес света – монумента четырем американским президентам: Дж.Вашингтону, Т.Джефферсону, Е.Рузвельту и А.Линкольну, в скальной поверхности горы Рашмор в Южной Дакоте (США),  мог  встречаться со Степаном Дмитриевичем Эрьзей и, вполне возможно, именно идея гениального Эрьзи и вдохновила известного на весь мир американца.

 Находясь в Аргентине, С.Д.Эрьзя в 30-е годы вновь вынашивает планы создания уникальных монументов национальным героям страны О.Хиггинсу и Сан-Мартину. Он намеривается соорудить их в Андах, этот замысел был им, как инженером, тщательно продуман и рассчитан. Но, к сожалению, правительство Аргентины не нашло денег на их реализацию. Именно неудача в реализации горных проектов и усилившаяся в старости ностальгия по родине  подтолкнули Эрьзю к решению вернуться в Россию.

Степан Дмитриевич вернулся не один, с ним прибыли в Россию его скульптуры и архив. За некоторые из этих скульптур американцы предлагали Эрьзе миллионы, но Мастер понимал, что он обязан вернуть их Родине. И какое же разочарование по возвращению, вероятно, испытывал признанный скульптор, когда, сойдя с трапа корабля в Одессе, не увидел ни одного встречающего!

Часть своих скульптур С.Д.Эрьзя завещал Государственному Русскому Музею. К большому сожалению, такие шедевры, как Автопортрет («Тоска»), «Бетховен», «Музыка Грига», «Медуза Горгона», обречены томиться в запасниках музея. Скульптуры такого высочайшего уровня мастерства, максимально наполненные одухотворенностью и высочайшим философским смыслом, безусловно, могли бы стать одними из наиболее впечатляющих оригинальных экспонатов ГРМ, привлекающих самые широкие слои посетителей.

Необычайна и судьба архива С.Д.Эрьзи. Доподлинно известно, что Степан Дмитриевич очень трепетно относился к своему творчеству. Будучи высокопрофессиональным фотографом, он делал снимки каждой своей работы. Скульптор самым тщательным образом собирал и хранил афиши со всех своих выставок, отзывы в прессе о своем творчестве. В каком состоянии сейчас эти бесценные свидетельства триумфа Мастера? Представляется, что старинные афиши, оригинальные снимки, сделанные самим скульптором, вызвали бы несомненно огромный интерес как у художественной публики, так и у среднестатистического обывателя.  

Большую часть своей жизни Степан Дмитриевич вел дневники, которые были у него выкрадены.  У Степана Дмитриевича был сложный бескомпромиссный характер, понятно, что в советские закрытые времена было слишком много запрещенных тем. Поэтому напрашивается вывод, что дневники скульптора, скорее всего, были выкрадены не с целью наживы, а из идеологических соображений. Предпринимались ли попытки найти дневники Мятежного Эрьзи?  Или нам безынтересна их судьба?!

Вот с такими мучительными вопросами я возвращалась из средневекового Выборга в сегодняшний Санкт-Петербург, ощущая и свою вину перед Памятью Гения Кебрачевых Лесов.