Письмо шестнадцатое 07.09.99.

ПЕРВЫЕ ШАГИ ХРИСТИАНСТВА: РАВЕНСТВО НАРОДОВ

Шумбрат, вечкевикс Маризь Кемаль! Кода эрят-аштят? Сёрмадан христианствадо, кода тон энялдыть. Но сначала о некоторых моих новостях. Из Москвы мне написали письмо, просят приехать на семинар, организуемый энтузиастами изу­чения финно-угорского субстрата русского языка. Я сам мерянистикой уже не могу заниматься; но предлагаю им переиз­дать всё написанное мной по этому поводу. Это будет моя помощь им, особенно полезная на первых порах. Пора, давно пора русским заинтересоваться не только славянской, но и финно-угорской, финской линией своего родства. Не надо стыдиться не только своей матери, одной из сестёр-славянок, а и своего отца, финна. Поедем в Пошехонье, одно из мест, где, по-видимому, особенно долго сохранялся мерянский (мерьский) язык.

Но вернёмся к христианству. Христианство возникло вначале как одно из наиболее радикальных ответвлений иуда­изма. И сам Иисус Христос (Иегошуа «Машиах» — «Мессия»), иудеи считают его Лжемессией, думаю, был бы крайне воз­мущён, что впоследствии его сделали родоначальником какой-то «гойской» , т.е. нееврейской религии. Ведь в Евангелии он прямо говорит: «Я послан только к овцам стада Израилева», т.е. к представителям еврейского народа. Свой народ он срав­нивает с детьми, которых надо накормить, а неевреев, с... со­баками. Это взгляд правоверного, горячо преданного своему народу и своей национальной вере еврея-иудаиста.

Качественный скачок от этого, по всей видимости, истори­ческого Иегошуа, к эллинизированному и христианизирован­ному Христу неевреев совершил Павел (бывший Савел или Шаул, Саул, тоже еврей), решивший поначалу, очевидно, со­здать какую-то новую веру, которая могла бы объединить ев­реев с неевреями, греками и римлянами. В «Деяниях апосто­лов» читаем, что Павлу во сне явился Иисус Христос и, пока­зав на большой сосуд, в котором была разрешённая евреям пища и пища, которую едят неевреи, сказал ему, что можно есть и то, и другое. Язычники в это время уже многие стреми­лись влиться в ряды иудеохристиан, но так как те придержи­вались еврейских обычаев (обрезания, строгого соблюдения субботы, ряда ограничений в пище), то это их сдерживало. Когда Павел и его последователи исключили эти еврейские ограничения, иудеохристианство окончательно оторвалось от иудаизма, и стало христианством, совершенно новой верой.

Потребность в такой интернациональной, космополитичес­кой вере тогда остро испытывалась в Римской Империи. Бо­роться активно с имперской властью было невозможно: всё жесточайше подавлялось военной силой и ужасным террором (распятия на крестах, массовые убийства в цирках, где осуж­дённых на забаву зрителям давали загрызать зверям и т.д. и т.п.). Христиане избрали самую оптимальную в тех условиях тактику пассивного сопротивления. И своим героическим ти­хим сопротивлением заставили капитулировать аппарат могу­чей Империи, а со временем принять их веру, как государ­ственную религию (при этом она, конечно, претерпела боль­шие изменения).

В тех условиях христианство сыграло, безусловно, огром­ную прогрессивную роль. В Римской Империи, где было резкое деление на имперские привилегированные народы (римлян и греков) и варваров, новая религия заявляла, что для неё не существует ни Эллина, ни Иудея, а все братья во Христе. Тем самым проповедовалось равенство народов. Новая религия призывала рабов ревностно работать на господ, но и от господ требовала по-человечески, гуманно относить­ся к рабам, т.к. они снова же братья во Христе, и все они, и те, и другие, — рабы Божьи. Она запрещала игры гладиато­ров, когда убийством себе подобных развлекались зрители. В условиях погрязшего в пороках и разврате Рима она пропо­ведовала чистоту нравов, высокие духовные ценности.

Но со временем дух христианства стал слабеть и терять свою силу. Прежде всего, это было связано с тем, что Импе­рия распадалась, и обнаруживалось, что христианство, слиш­ком космополитическое и абстрактное в своих особеннос­тях, плохо всех удовлетворяет. Империя распалась на Запад­ную (Римскую, Латинскую) и Восточную (Греческую) час­ти. И оба вида христианства зажили своей отдельной жизнью, наиболее приспособленной к специфике Римской (римо-католической) и Греческой (греко-православной) ча­стям Империи.

В   Риме,   например,  женщина  пользовалась  большим уважением и правами, чем в Греции. В то время, как гречан­ка сидела в гинекее, женской части дома, где общалась толь­ко с мужем и его родственниками, римлянка появлялась с мужем на форуме, в цирке, принимала нередко участие в политических делах мужа. Отсюда культ Богоматери римокатоликов,   её   необыкновенное   превознесение,   чему   не противоречит и культ дамы Средневековья. В честь неё бились рыцари на турнирах, ей посвящали альбы (утренние песни) и серенады (вечерние песни). Греческая вера оказа­лась более мрачной, аскетичной, многое позаимствовав с Востока, в частности, у евреев. Так, в Псалтыре Давида нахо­дили  указание на музыкальное сопровождение (на арфах, духовых инструментах), было это сопровождение и в Иеру­салимском храме. Но когда храм разрушили римляне, евреи, не имея возможности обеспечить игру на музыкальных инст­рументах, заявили, что отныне восхвалять Бога будет только человеческий голос. Исключение сделано только для Нового Года, когда о его наступлении оповещает служитель синаго­ги, дуя в бараний рог, — своеобразный колокольный звон ев­реев. Византийские греки переняли это правило от евреев, и поэтому из «музыки» они сохранили только колокольный звон, а орган, созданный в Византии, исключили из церков­ного обряда. У них было только пение. Зато римо-католическая церковь взяла на вооружение отброшенное византийца­ми, т.е. православными, и органная музыка у них широко применяется в богослужениях, а от них она перешла и к протестантам.

И ещё одно отличие римо-католиков от православных. У них (католиков) возник принцип папоцезаризма, т.е. папа, глава католической церкви, как бы перенял власть от римских императоров, цезарей, объединяя всё: Западную и Централь­ную Европу. От пап часто зависел выбор королей. Подвергну­тые их проклятию (отлучению от церкви) короли на коленях выпрашивали их прощение. И даже потом, когда папа утратил эту светскую власть, у католического духовенства осталась независимость и огромная духовная власть над душами веру­ющих.

В Византии, а от неё но наследству и в России, востор­жествовал наоборот принцип цезарепапизма. Здесь це­зарь (царь) стал фактическим главой церкви. Он мог сме­щать, а иногда и казнить или убивать неугодных высших духовных лиц. Так, Иван Грозный своим жезлом убил неугодного ему игумена одного из псковских монасты­рей, а на его могильной плите велел написать: «Царь Земной воспосылает Царю Небесному душу раба Его, ослушника царской воли». Цари позволяли себе осмеи­вать   церковный   обряд   (Пётр   с   его   «всепьянейшими литургиями»), требовали от священников выдавать тайну исповеди, т.е. быть фактически доносчиками на царской службе. Поэтому таким низким среди народа был авто­ритет священников. Как перед царём, так и перед Богом  в церкви надо было всё время стоять, и люди думали не о божественном, а о том, как у них ... болят ноги, и скоро ли   кончится   богослужение.   У   католиков   молящиеся только иногда встают или становятся на колени. Всё ос­тальное время  они,  сидя,  погружены  (как ученики  в школе) в свои молитвенники, в слушание проповеди, игру органа. Но и у католиков было много своих недо­статков и даже пороков: хотя бы та же продажа ин­дульгенций с отпущением грехов,  разгул инквизиции. Против пороков и лицемерия римо-католической церкви выступили протестанты,  которые требовали права для верующих самим читать и толковать Библию, а чтобы её понимали, издавать Священное Писание не только на латинском языке (тогда уже большинству непонятном), а па народных, национальных языках.

О.  Ткаченко