Письмо пятнадцатое 13.07. 1999.

РАДИ ЗНАНИЯ ЧУЖОГО, НЕ ОТКАЖИСЬ ОТ ЯЗЫКА РОДНОГО

В статье «Государство пухнет, а народ худеет» пишется о значении русского языка, его изучении. Да, его стоит знать и изучать, как язык любой великой культуры, и не только русской. Очень важны и английский, и французский, и не­мецкий языки. Важно значение и классических европейских языков, латинского и греческого. Ведь вся научная термино­логия в европейских языках построена на их словах. Из сла­вянских языков наряду с русским очень важен польский. Это язык второй, равновеликой русской, славянской лите­ратуры,  которую   (к стыду своему)  русские  знают  хуже английской или французской. Все большее место в жизни человечества будут занимать великие языки Азии: китайс­кий и японский. Наверно, уже сейчас гораздо больше людей стремилось бы ими овладеть, чем есть пока, если бы не оста­навливала их слишком сложная письменность... А такие ве­ликие языки мира, как испанский и португальский... Все они очень важны и нужны, особенно в том месте земного шара, где получили распространение... Но ведь никто не от­кажется от своего языка ради знания чужого. Русский, изу­чая английский, учит его не для того, чтобы забыть русский, француз, изучая немецкий или английский, тоже не собира­ется забыть свой. Мы изучаем другие языки, чтобы расши­рить свой кругозор, но одновременно каждому из нас доро­ги свои национальные корни. Человек как дерево: ветвями он вбирает в себя лучи солнца мировой культуры, корнями тянет соки из земли, на которой вырос. Наш известный поэт Тычина по этому поводу (в русском переводе) сказал так: «Забудешь о своем, твой корень усохнет; забудешь о всече­ловеческом, обкорнанным вырастешь». Но «обкорнать» мо­жет ведь и знание только русской культуры, только русского языка. При всем их богатстве они не могут заменить всего многообразия культуры Человечества, а значит, очень жела­тельно, кроме русского, знать еще хоть один какой-то язык. И самое главное, и корень не должен усохнуть, нельзя забы­вать свой язык, свою культуру. Для русских это — русский. А если Вы рождены эрзянином (эрзей), будьте добры, не забывай­те свой язык, изучайте его, старайтесь обогатить,   сделать как можно более совершенным (подчеркнуто нами. — Ред.).
Этим Вы сослужите службу не только себе и своему народу, но и обогатите культуру человечества. Она, как полноводная река, впитывает в себя и обогащается притоками, реками и ручьями национальных культур. Значит, «и чужому учитесь, и от своего не отрекайтесь». Так сказал еще один украинец, Тарас Шевченко.

Еще хотелось бы немного сказать о финском в русском языке. Русский, безусловно, типичный славянский язык. Слов финно-угорского происхождения в нем сравнительно мало, и они не занимают в нем центрального места. Больше всего их осталось в «языке земли», названиях мест. Русский язык, однако, все же вобрал в себя много финно-угорского совсем иначе. Он усвоил дух финно-угорских языков. Мно­гие обороты и грамматические формы он передает славянс­кими словами и формами, но так, как будто на славянском говорит какой-то носитель финно-угорского языка. Сказоч­ный зачин жил-был передается славянскими словами, но ни .у одного из славянских народов такого оборота нет. Зато он есть или был у всех финно-угорских народов. По-мерянски сказка о белке начиналась бы так: «Иль-уль урмэ» (жила-была белка). И эрзянское «Эрясть-аштесть атят-бабат каво-пест» (жили-были старик со старухой вдвоем) из этого же ряда. Но в финно-угорских языках это передано на финно-угорском языке, а на русский язык эта формула была просто переведена, передана с помощью славянских слов. Или вот еще пример: по-русски говорят цена чая, но купить чаю (сколько-нибудь); по-фински teen hinta «чая цена», но tееtа оstаа «чаю купить». И там, и там разные падежные оконча­ния: когда речь идет о принадлежности, особенности — одно (генитив); когда о части чего-то, — другое (партитив). В финском есть два разных падежа, в русском вроде бы один, но два значения и два особых окончания, генитивное и партитивное, и распределены они так, будто на славян­ском языке говорил... финн (в других славянских языках ничего подобного нет). Говорят, что и в русской фонетике явно просматриваются финно-угорские черты, очень похо­жие на... мокшанские. В мокшанском языке о всегда только иод ударением, а в безударной позиции. Кроме того, там есть редукция, как и в русском. В других славянских языках таких черт нет. Никто из славян не произносит так слова, как в русском литературном языке, например, в слове молоко, где слышим (в транскрипции) мълако (ъ обозначает беглый, не­ясный, редуцированный звук, потом идет а вместо о). Слово молоко чисто славянское, но произносится на финно-угор­ский (мокшанский) манер. Между прочим об этих финских чертах русской фонетики писал и русский историк Клю­чевский. В украинской фонетике я обнаружил скифские, иранские черты, а в русской — финские.

Подобных примеров, доказывающих важность финно-угорских языков и культур для глубокого изучения русского языка и культуры, можно было бы привести гораздо больше, но и этих вполне достаточно.

Теперь вот еще о чем хочется сказать. Об английском языке в Индии. В статье, по поводу которой я все это пишу, многое сказано верно. Но упущен один очень важный мо­мент. Дело в том, что в Индии, где очень много разных язы­ков, представлены главным образом две их группы: языки индоарийские, связанные ближе всего с иранскими языками и вообще с индоевропейскими, куда входят славянские и среди них русский, и дравидийские (или дравидские) языки, не входящие в индоевропейскую семью. На этих языках в Индии говорит 192 милиона человек. Самые крупные из дравидских языков (они включают 95% говорящих на этих языках) -телугу, тамильский, каннара, малаялам. Дравиды более древнее население Индии, чем индоарийцы, завоевав­шие их позже. Дравиды были в свое время покорены индоарийцами, и поэтому принять хинди в качестве государствен­ного сейчас, когда они возрождают свою культуру, для них представляется унизительным. Ведь хинди — язык завоева­телей, с которыми боролись предки дравидов, культура ко­торых не ниже и не моложе индоарийской, а считается (даже  индоарийскими  учеными)  гораздо  более древней. Предполагают, что древнейшая культура Индии, культура государства Мохенджо Даро, была дравидийской. Поэтому дравидийские народы протестуют против принятия хинди как общегосударственного языка Индии. Они говорят так: «Если хотите, то делайте хинди общегосударственным язы­ком индоарийских народов Индии. А мы тут причем? Нас больше  устроит,   как   общегосударственный,   английский язык. Хинди — язык завоевателей наших предков. Мы хотим чувствовать себя свободными людьми. Английский тоже язык завоевателей, но сейчас в Индии уже не господствует Англия, все англичане из Индии ушли. Английский язык в Индии совершенно нейтральный. Он ставит на одну ногу и индоарийцев, и дравидов. Он еще и связывает Индию со всем миром. А с чем, кроме Индии, да и то только индоарийской, свяжет нас хинди? Ни с одной страной мира! Так не навязывайте нам, пожалуйста, индоарийцы, свой хинди. Мы вполне обойдемся каждый своим дравидийским языком и английским, который свяжет нас и с остальной Индией (ведь вы тоже его знаете), и с остальным миром. Если нам придется жить и работать в индоарийской части Индии, то тогда нам хинди понадобится и мы его выучим, но у себя на родине мы обойдемся без него!»

Вот ход их размышлений и высказываний. И поэтому, наверно, хоть индоарийские патриоты и ставят своей целью введение в качестве общегосударственного хинди, но сроки все время передвигаются и скорее всего хинди так и не вы­теснит в этой роли английского. Если хинди попробуют внедрять во всей Индии силой, это может вызвать раскол государства. Вся Южная Индия, где живут дравидские наро­ды, может отделиться от Северной и Центральной (индоа­рийской) Индии, и поэтому, дорожа государственным един­ством, так и оставляют фактическим государственным анг­лийский.

Опыт Индии следовало бы принять во внимание и слиш­ком рьяным насаждателям русского языка в России. Нет спору, русский язык и важен, и полезен, и его будут учить и ради богатств русской культуры, и в виду удобства какого-то распространенного языка, помогающего общению носите­лей разных языков. Но когда русский язык насаждается для вытеснения родных языков, то это вредно и не приемлемо и для носителей нерусских языков, и самому русскому языку. У меня лежит маленькая книжечка, посвященная украиниз­мам в русских народных говорах (правда, часть слов, может быть, и белорусизмы, похожие на украинизмы). Там я на­считал около 580 слов (и это слова от Балтики до Тихого океана). Там можно найти такие «русские» слова, как благать «умолять», бруд «грязь», буцовать «строить», борошно «ржаная мука», горище «чердак», вага «вес», ожеледь «голо­ледица» и т.д. Признаться, меня оторопь берет. Пока, слава Богу, еще живы и украинский, и белорусский, и другие язы­ки, а уже русские говоры переполнены этими украинизмами и белорусизмами. А что бы произошло, если бы все языки бывшего Советского Союза исчезли, вытесненные русским? Что бы тогда осталось от русского классического литератур­ного языка? Да размылся бы он, растворился во всех вытесненных им языках. Не было бы уже чистого, как слеза, как чистейшая ключевая вода, русского языка Пушкина, Тургенева, Чехова... И изучали бы его уже как прекрасную, но увы! — мертвую латынь, которая, кстати, тоже вытеснив все языки Лузитании, Иберии, Галлии, Этрурии, Дакии, сама растворилась в них. Теперь латынь «живет» в порту­гальском, испанском, французском, ретороманском, италь­янском, румынском, но как живого языка ее давно уже нет.

Кто-то скажет: но зато смотрите, какие прекрасные языки — ис­панский, французский, итальянский... Но мне, знаете, почему-то жутко и не по себе становится. Все-таки мне почему-то невольно жаль было бы, если бы прекрасный язык Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева, Чехова перестал бы жить. Всеми силами души я против этого. И именно поэтому, отстаивая право на существование украинского языка, желая, чтобы дальше жил и развивался эрзянский язык, я вдвойне счастлив, так как тем са­мым ратую за русский язык, за то, чтобы он и дальше жил и здравствовал, такой же чистый и прекрасный, как в лучших про­изведениях русских классиков прошлого. А русского языка, «обогащенного» всякими украинизмами, белорусизмами, эрзянизмами, татаризмами и прочими «измами» мне и даром не нуж­но... А поэтому, господа русские патриоты, если вы настоящие патриоты, оставьте в покое все нерусские языки, дайте им воз­можность спокойно и свободно развиваться, потому что тем са­мым вы дадите возможность спокойно и свободно развиваться русскому языку. Не обрекайте его на смерть и на порчу... А если вы этого не понимаете, тем хуже для вас и для русского языка, который имел несчастье попасть в руки и на языки таким нера­зумным его носителям. Извините, но, кажется, в таких случаях говорится по-русски: «Дурному сыну не в помощь богатство» или «Заставь дурака Богу молиться, так он и лоб разобьет». Вам от ваших великих предков досталось сказочное богатство — рус­ский язык. Так не погубите же его своей неумеренной «любо­вью». Для меня самого русский язык и русская литература кончаются,   к  сожалению,   Чеховым.  Дальше  встречаются, конечно, отдельные неплохие писатели, но и писатели мельчают, и язык уже не тот. В одном из своих писем я уже писал об украинизмах русского языка. Признаюсь, хоть я и украи­нец, я их не люблю. И украинский язык, пересыпанный русиз­мами, и русский с украинизмами я не воспринимаю. На меня они производят отталкивающее впечатление, как тело, покры­тое прыщами, или рябое лицо. Люблю здоровое, красивое, чи­стое тело.  Каждый язык прекрасен своей самобытностью, оригинальностью, необщим своим выражением лица. Поэтому очень люблю Грибоедова с его «Горем от ума», Крылова с его мудрыми баснями, где так много истинно русских русизмов.

Когда-то с одним своим знакомым мы говорили очень доброжелательно о судьбах России, ее будущем и прошлом и пришли к выводу, что, наверно, лучше было бы, если бы Россию уже сейчас провозгласили Российским Содруже­ством Наций. Тогда никого бы уже не тревожило, кто сколь­ко берет себе суверенитета, и не только нерусские регионы, а и русские. Но потом мы с сожалением пришли к выводу, что это вряд ли произойдет: даже англичане не сразу пришли к Британскому Содружеству Наций, а им ведь проще (Англия и Заморские Владения), а у России все одним куском.

Все удивляются, что Германия и Япония именно после во­енного поражения  стали процветающими государствами. Но здесь все очень просто. До войны они все время рвались к мировому господству, вызвали к себе этим ненависть дру­гих народов и потерпели сокрушительное поражение. После него они были вынуждены отказаться от своих бредовых планов покорить весь мир или полмира и сосредоточиться исключительно   на  решении  внутренних  проблем   своих стран. И результаты не замедлили сказаться. Теперь это ве­дущие страны мира. И сами они процветают, и в мировой политике их вес гораздо больше возрос, чем до и во время войны. Неужели и России придется повторить их опыт, т.е. потерпеть сокрушительное поражение, национальную ката­строфу,  чтобы,  наученной  этим  горьким  опытом,  стать процветающей страной. Говорят, что умный учится на чу­жих ошибках. Мне хотелось бы, чтобы в России возобладали именно подобные умные люди... Но, похоже, их там очень мало. Умных людей, настоящих русских патриотов, в Рос­сии убивают и, как правило, эти убийства остаются нераск­рытыми. Вспомним последнее — убийство Старовойтовой... Покричали, поплакали, повозмущалисъ и снова все заглох­ло. Невольно хочется спросить: «Куда ты идешь, Россия? Не к пропасти ли?» Как известно, если Бог хочет кого-то нака­зать, он лишает его разума. Последние политические собы­тия в России не дают, к сожалению, никакой надежды, что­бы там скоро что-то изменилось к лучшему — Признание Думой неправомерности распада СССР, решение о восста­новлении памятника Дзержинскому, выступления генерала Макашова, Эдичка Лимонов по-кликушески выкрикиваю­щий со своими сторонниками «Сталин! Берия! Гулаг!» По­хоже, «все это мы уже проходили». И собираемся, как несмышленыши-второгодки, снова садиться за парты того же класса. Справедливо говорится: народ, который не помнит своего прошлого, вынужден его еще раз повторить. Генерал Франко оказался более умным политиком, подведя черту под гражданской войной в Испании. У нас, в странах СНГ, я видел только в одном городе (Евпатории) памятник жер­твам гражданской войны, и красным, и белым. А у нас хоть кто-то из политиков, прежде всего фактически правящих коммунистов, покаялся за все злодеяния прошлого и тем подвел черту под прошлым? Да никто! А значит, мы пока­мест обречены  на повторение и новой  революции  (или контрреволюции), и гражданской братоубийственной войны, и всех прочих «прелестей» с Гулагом включительно... А, может быть, не стоит? - возникает невольный вопрос.

Все это я не мог не написать. Может быть, до кого-то это «дойдет»? Скорее всего, вряд ли. Думаю, меня не поймут. Ведь бывает же такая абсолютная глухота.

Р.S. В присланных газетах очень интересна Ваша статья. Прочел ещё раз внимательно и нахожу ее очень важной, во многом углубляющей предыдущую («Какому Богу молишься, эрзя?»)

С тревогой слежу за развитием событий на Балканах. Очень жаль албанцев. Но способ их «защитить» — бомбежки — что-то варварски глупое. Все это вполне может раскрутить новую ми­ровую войну, в которую, кроме России и НАТО, могут быть втянуты Китай (и Япония) и Иран. Американцы надеются сно­ва отсидеться спокойно за океаном... Но при теперешней техни­ке это у них может не выйти...

О.  Ткаченко