Пазонь кудосо

Ёвтнема

Лиза эзь фатяяк, кода аламонь-аламонь церьковантень кармасть пурнавомо озньщятне. Весе секе тев коняст-мештест крёстнить.

Попонть вакссо аштиця бабинесь сеересь сехте пек. «Нать, истя при- части прянзо, — арсезевсь тейтернесь. — Исяк Миколь атя марто истя сёвнось, у-у-у!»
Я, вана попось верьга вайгельть та-мезе серьгедсь. Весе бабинетне сес- ке пульзясть, кармасть коняст крёстнеме.
— Сырькай, а сырькай, — пшкадсь Лиза ды ноцковтызе Матря бабань ожадо. — Косо тесэ Пазось?
— Сон тесэ арась, нуцькинем.
— Мезекс эно тезэнь сакшнотадо озномо, бути Пазоськак арась?
— Сон, нуцькинем, ней лангозонок менельстэ ваны.
— Мекс эно кекшни эйстэденек?
— Саты лабордомс! Пазонть ансяк кежензэ савтат!
Лиза абунгадозь варштась сьрькаензэ ёнов. Мезень кисэ кежиявтсь лангозонзо? Сон ансяк кевкстни...

Те шкане весе аштицятне таго кармасть крёстнеме коняст. Маласо озныця бабинесь, Хима, улкоть вадрясто онгсь урьванзо марто. Тонань, содазь, кежензэ састь, ёртызе меельце валонзо ды шлизе пулонзо кудостонть. Хима баба эсь прянзо лови Пазонь ломанекс, сон салавинька ванкшны, кие тен крёст, кие а теи. Кие а теи, се, лисни, Пазнэнь а кеми.

— Сырькай, а сырькай, Лиза таго ноцковтызе ожадо озныця бабанзо. — Кудосо Пазнэнь кияк озны?
— Кияк а озны.
— Мекс? Бути тесэ озномсто Пазось эйстэнек менельсэ кекшни, кудосояк озномась теке.
— Пандя лавгамс.
— Сырькай, неть артовкстнэсэ Пазось косояк ули?
— Арась, тесэ святойтие ансяк.
— Мезекс святойтнень аравтызь, бути кудось Пазонь?
— Вана превтеме эйкакшось! Зярдояк кадсамак-арась?
Лиза неть валтнэде судынензэяк нолдызе, сельведензэ цивтёрдозевсть. Секень вант, начко тевенть ушодсы. Содавольгак тейтернесь: те кудосонть сон ульнесь ськамонзо, кие арсесь Паздонть. Весень превсэ аштесть тунь лия мелявкст.
Маря баба арсесь, кода шабрадонзо икеле таргамс модамарензэ. Курсякс мевдявозь Устя баба яжась прянзо, козонь кекшемс чапамо марто суликанть цёранзо эйстэ. Верьга вайгельть моравтыця бабинесь арсесь, кода ноцордамс седе тантей кандовкстнэнь ды куроккестэ менемс кудов. Лиятнень арсемаст истя жо ульнесть васоло. Ансяк Лиза яла арсесь Паздонть ды кодаяк эзь чарькоде, косо сон кекшнесь весе те шканть перть.

В доме Бога

Позднее летнее утро… Бабушка Матря бежит в церковь с внучкой Лизой. Боится, не успеет причаститься. Дорога длинная. Солнце только-только начало касаться своими теплыми лучами земли. Здесь-там слышались крики петухов, мычание телят, гул машин. Наконец, увиделась церковь – высокая, красивая. Перед ней на цыпочках боишься пройти. У Лизы даже глаза потерялись. Она бежала за бабушкой, как за иголкой  тоненькая нитка. Когда вошли внутрь, вай (междометие), мама, что там увидела девочка: иконы всякие, разных цветов. Одежда попа блестит. Голос его гремит, стекла в окнах дрожат. Рядом с ним стоящие бабушки, они тоже поют, и пойдем уж, кто как умеет слова  тянет.

Лиза не заметила, как мало-помалу в церковь начали собираться молящиеся. Все то и дело лоб-грудь крестят.
Стоявшая рядом с попом бабулька кричала больше всех. «Наверное, так причащает свою голову, – подумала девочка. – Вчера с дедушкой Николаем так ругалась, у-у-у!»
Я, вот поп высоким голосом что-то закричал. Все бабушки тут же встали на колени, начали лбы свои  крестить.
– Бабушка, а бабушка, – шепнула Лиза и дернула бабушку Матрю за рукав. – Где здесь Бог?
– Его здесь нет, внучка.
– Зачем тогда сюда приходите молиться, если Бога нет?
– Он, внучка, теперь на нас с небес смотрит.
– Зачем тогда прячется от нас?
– Хватит болтать!  Бога только злишь!

Лиза недоуменно посмотрела в сторону бабушки. За что разозлилась на нее? Она только спросила…
В это время все стоящие опять начали крестить лбы. Рядом молящаяся бабушка, Хима, совсем недавно хорошо полаялась со своей невесткой. Та, конечно, разозлилась, бросила свое последнее слово и помыла свой хвост из дома (фразеологизм, в значении «уйти из дома»). Бабушка Хима считает свою голову Божьим человеком, она тихонько смотрит, кто делает крест, кто не делает. Кто не делает, выходит, в Бога не верит.
– Бабушка, а бабушка,  – Лиза опять дернула за рукав молящуюся бабушку. – Дома Богу кто-нибудь молится?
– Никто не молится.
– Почему? Если здесь молясь, Бог от нас на небе прячется, дома тоже молиться также.
– Довольно болтать.
– Бабушка, в этих картинках Бог где-нибудь есть?
– Нет, здесь святые только.
– Зачем святых поставили, если дом Божий?
– Вот безмозглая девочка! Когда-нибудь оставишь меня-нет?
Лиза от этих слов носик свой повесила, слезы заблестели. То и дело, мокрое дело начнет (в значении «плакать»). Знала бы девочка: в этом доме она была единственная, кто думала о Боге. У всех остальных в голове были совсем другие заботы.
Бабушка Маря думала, как быстрее соседей выкопать картошку. Коромыслом согнутая бабушка Устинья голову ломала, куда спрятать пузырек горькой воды (в значении «водка») от своего сына. Высоким голосом  поющая  бабушка думала, как  сорвать вкусное принесенное и быстренько освободиться отсюда. Мысли у других также были далеки. Только Лиза все думала о Боге и никак не понимала, где он прятался все это время.