Сексень мизолкст. Осенние улыбки

Косо килейтне седе ашот?

***

Килейть, килейть, килейть...

Сэрейть сынь ды ёлганят. Вастневить одт, сыреть, рацянят.

Ашот, ашот, ашот...

Маряви, килеень те тюсось кемевиксстэ вансты перькан каштмолеманть ды эсь паро ежом.

Косо сынь, килейтне, седе ашот? Кона ёно седе лембе вановтост?

Эрямо пингем перть косо ансяк араселинь! Пачколинь омбо масторовгак. Нейнинь эрьва кодат. Ансяк...

Весемеде ашот, натой сэньшть мерить, весемеде сынь седеень кецявтыцят, мештьсэнь свал эрицят Чачома ёнкссом—таркатнесэ, косо прась кельпрястом васень валось, косо васенцеде ёвтыя «авай» валонть.

Тосо сынь ашот, ашот...

***

Где березы белее?

Березы, березы, березы…

Высокие они и стройные. Встречаются молодые, старые, доживающие свой век.

Белые, белые, белые…

Кажется, что благодаря этой своей окраске березы неизменно охраняют окружающую тишину и душевное спокойствие.

Где же они, березы, белее? В какой стороне надежнее их защита?

Где только не приходилось мне бывать за свой жизненный век! Бывал и за рубежом.  Видывал разные виды. Только…

Белее всего, такие, что кажутся голубыми, сильнее всего радуют сердце, всегда живут в душе только  жительницы родной земли – родины, тех краев, где упало с моего языка первое слово, где впервые произнес слово «мама».

Здесь они белые, белые…

А.А.Мухин. Березовый лес под Темниковом. 1972

Вирявань сэдне

Эскельксэнь келесэ лейненть трокс ашо чирькекс мендявсь кедень эчкеэ килейне. «Ды те кое-кинень алкуксонь сэдне!» — токнозевсь седеем.

Сонзэ ланга, кемезевинь, лейненть томбалев ютни пелеве малава сонсь Вирявась. Ютни салава, пильге сур лангсо. Пели, иляст пувтаво удыця нармунтне, иляст чольдердезеве сиянь пилекстнэ, конатнень понгавтнинзе тарадтнэнь пева ковось.

Мезть тия сон якси, кодат тевть якавты?

А содан. Меремс видестэ, монень мень тев. Мекс монь кевкстемс? Кадык якси, кува тензэ эряви.

Сы пелеве, ды таго сон каштмолезь туи лейненть тона ёнов. Тевть...

Содавлитькак тон, Вирява, кода тень а сатны истямо сэдне...

***

Вирявин мостик

Через речушку в шаг шириной изогнулась белой дугой  березка толщиной с руку. « Да это для кое-кого настоящий  мостик!» - забилось в моем сердце.

По нему, верилось мне, с той стороны речушки проходит в полночь  сама Вирява. Ступает крадучись, на цыпочках. Боится, не разбудить бы спящих птиц, не зазвенели бы серебряные серьги, которые повесил на кончики ветвей месяц.

Для чего она здесь ходит, какие дела выхаживает?

Не знаю. Сказать точнее, не мое дело. Зачем меня спрашивать? Пусть ходит, куда ей заблагорассудится.

Придет полночь, и снова она молча уйдет на ту сторону речушки. Дела…

Знала бы  ты, Вирява, как мне не хватает такого мостика…

Сёксень ёвкс

Веть, киньгак апак кевкстне, прась васенце кельме. Тикшетнень лопаст ланга валскень зорясь почодсь почт. Коштось — лексят лексевлить. Кашт. А чульть а чальть. Молицянть эскельксэнзэ, эрьва кашторксось марявить кие соды косто.

Чивалгома ланга, зярдо сырнекс кувтолдозевсь чипаенть меельце мизолксозо, виренть келес пиже-ожо вайгельсэ лайшезевсь-кувсезевсь Вирявась.

- Э-э-эй! — серьгединь тензэ чудикерькс ёнов молиця лейненть трокс: — Мезе теевсь мартот? Мекс, кувака черь, истя рангат?

- Сурсемевтеме кадовинь! — каятотсь тона ёндо, вирень седе чопода таркастонть. — Течинь кельмесь пултазь пултызе сурсемем. Ков ней мои апак судря?..

- Ужо, оймак, вирень прявт! Мезеяк лия мутано, — оймавтыя сонзэ.

- А-а-а! — лажнозевсть вайгельдень перькан чувтнэ. Сурсеме... Те таго мезень содамоёвкс?

А содылинь: кувака ашназа, прок лияназ, черензэ вирень азоравась кизна свал судрякшны-вадяшавтни папоротникень лопасо. Секскак те покш толга ёнов молиця тикшентень мерить вирявань сурсеме. Цякскадсь ней вана, прянзо а мейсэ судрямс.

Мейсэ, кода ней лездамс майсевицянтень?

Мелявксом монь ней вейке...

Лопа, мельганзо омбоце, колмоце...

Те аволь икелем сыреждиця килеесь ёмавтни мазычинзэ. Аволь пекшеськак.

Те шкась истя ноцори эрямо пингестэм читнень.

Чи, мельганзо омбоце, колмоце...

Сы тундось. Сон паласы, кутмордасы те ёлганя килеенть ды копачасы пачк невтиця пиже пацясо пекшенть. Оршневтьсынзе одирьвакс. Шкань ютазь сынь, виресь гайгезевить цёковонь оймеёжонь солавтыця гайтьсэ.

Монь ванна сыре коськаня чувтом зярдояк уш а пургонды.

Лопа — чи.

Лопа — омбоце.

Лопа — … прядовсть.

На закате, когда золотисто засверкало солнце последними улыбками, на весь лес навзрыд расплакалась-расстоналась Вирява.

— Э-э-эй! — крикнул я ей в сторону канавки, идущей вдоль речушки: — Что приключилось с тобой? Отчего, длинноволосая, так плачешь?

— Без гребня осталась! — донеслось с той стороны, из сумрачной части леса. — Сегодняшний заморозок сжег-посжег мой гребень. Куда теперь я не причесанная?..

- Подожди, не волнуйся, хозяйка леса! Что-нибудь другое найдем, — успокаиваю её.

- А-а-а! — вокруг взволнованные голоса деревьев. Без гребня... Это что за загадка?

Не ведал я: длинные светлые, будто лен, волосы лесная хозяйка летом всегда расчесывает-приглаживает листьями папортника. Поэтому и называют эту траву, напоминающую большие языки пламени, вирявиным гребнем. Донимает вот теперь, голову нечем причесывать.

Чем, как теперь помочь страдалице?

Забота у меня теперь одна...

Лист, за ним второй, третий...

Это передо мною не сверкающая золотом березка теряет красоту. И не липа.

Это время так срывает дни отпущенной мне жизни.

День, за ним второй, третий...

Наступит весна. Она поцелует, обнимет эту стройную березу и прикроет зеленым платком просвечиваемую насквозь липу. Нарядит невестами. Спустя время они зазвучат на весь лес соловьиным, оттаивающим душу пением.

А вот мое старое сухое дерево уже никогда не распустится.

Лист — день.

Лист — второй.

Лист — … закончились.

Забота у меня теперь одна: чтобы каждый лист, пока не упал, освещал вокруг себя ветви, зажигал огоньки радости.

***

Ков?

Вирень китнева-янтнэва чудить-чольдердить сырнень чудикерькст. Истя чуди эзгаст тундонь-кизэнь перть таштазь мазычись.

Эрьва эскелькстэм пильгень алдо мени якстерть тюс нармунь-жойть. Мени ды туи ливтязь перькан чатьмониця чувтнэнь юткова. Те истя кортни мартон сонсь ожо сёлмо, нусманя ёжонь сратвниця сёксесь.

- Ков-ков, ков-ков — ливтнить пильгем алдо кортакшов нармунтне.

- Ков, видеяк? Ков истя тон? — кевкстни эйсэнь икельгам чольдердезь чудиця ожо ведесь.

Эскелькс, таго — «ков?«. Омбоце, таго...

- Кода ков? — менсь кельстэм, седеем эзь кирдевтъ, машнетезь. Ков весе, ков тынь, лопат, тов монгак. Эли, а содасынк, ков терди эйсэнк ды эйсэнь модась-масторось?

Ков-ков...

 

Просека
1992 г.,(флорийская мозаика).
Юрков А.Н.

 

Куда?

По лесным дорожкам-тропинкам журчат-звенят золотистые ручейки. Так течет по ним нажитая за весну и лета красота.

С каждым моим шагом из-под ног поднимается птичий щебет красной окраски. Поднимается и отправляется летать между молчальниками-деревьями. Это так разговаривает со мною сама желтокрылая, напускающая на душу печаль, осень

— Куда-куда, куда-куда — летают под ногами разговорчивые птицы.

— Куда, на самом деле? Куда ты так? — спрашивает меня текущая передо мной, журчащая желтая вода.

Шаг, вновь — «куда?». Второй, опять...

— Как куда? — слетело с языка, сердце не выдержало, взволновалось. Куда все, куда вы, листья, туда и я. Или, не знаете, куда зовет вас и меня матушка-земля?

Куда-куда…
­

***

Сюкпря, шекшата!

Эзинь кенере панжомо сельмень, кие-бути: тук-тук-тук...

— Кие тосо? Кинь удомазо явась? Одс сутяминь.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук...

Мезе теят, сави кадомс лембе тарканть.

Кепе-штапо ютынь вальманть пелев ды варштынь ушов. Тусто бояркуротнень юткова кивчкаесть пиже озязт. Лопатнень ланга ожолдсть чувтонь шукшт.

Чарькодинь.

Кува-бути вальматнеде верьга пельнесь варят, пештсь тутманзо шекшата.

— Теке лия шка эзь муе, — меринь марямга музгордезь ды одс чиреминь тарказом.

Явавтомс удоманть эзь саво.

Тук-тук-тук — таго каятотсь ушосто.

Стинь ды карминь оршнеме.

Мезть кежиявтнемс нармунненть лангс? Мезень чумозо? Шкастонзо тень тянкадсь. Кие удси истямо шкане? Вальмалга яки-паки прясто пильгс ожо-якстерьсэ оршазь аволь сыре ава —мон те шкас, визьксчама, тарка лангсо лужалян, рунго сэставтнян...

— Сюкпря, шекшата, стявтомат кис!

 

Спасибо, дятел!

Не успел открыть глаза, как кто-то: тук-тук-тук...

— Кто там? У кого сон прошёл? Вновь вздремнул.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук...

Что поделаешь, придется оставить теплое место.

Босиком, неодетый прошел к окну и выглянул на улицу. В гуще кустов боярышника мелькают зеленые воробьи. На листьях желтеют гусеницы.

Понял.

Где-то сверху над окнами сверлил дырки, набивал зоб дятел.

— Словно другого времени не нашлось, — произнес я вслух ворчливо и снова завалился на постель спать.

Но заснуть не удалось.

Тук-тук-тук — опять раздалось с улицы.

Встал и начал одеваться.

Зачем обижаться на птицу? В чем ее вина? Вовремя мне просигналила. Кто спит в такое время? Под окном ходит-хлопочет с головы до ног одетая в желто-красное нестарая женщина – а я в это время, бесстыдник, валяюсь на постели, потягиваю свои чресла…

— Спасибо, дятел, за пробуждение!

 

Рузонь кельс ютавтызе Вирява