После войны из Буэнос-Айреса прибыл в СССР на двух трансатлантических
теплоходах всемирно известный скульптор Эрзя. На одном прибыли его
скульптуры, на другом стволы красного каменного дерева. На Западе за
его собрание предлагали несколько миллионов долларов, но Эрзе нужна
была слава в Союзе. Слава КПСС.
Он оказался в Москве на Песчаной, но не ощутил ни уважения, ни
поклонения соплеменников. Да, к нему приходили посетители и шумно
выражали свой восторг, но ему было нужно совсем другое. Где музей его
имени, как у Коненкова? Где выставки во всех городах Советского Союза?
Где, наконец, закупки, заказ на какой-нибудь величественный монумент?
Ничего этого не было.
В Аргентине Эрзе предлагали гранитную скалу, доминирующую над
буэнос-Айресом, для вырубки фигуры Иисуса Христа, но ему был не нужен
католический заказчик. Вот бы на родине найти православного! Но на
родине ему ничего не предлагали.
Лысый начальник Главизо Сысоев пришел в мастерскую Эрзи, осмотрел ее и сказал:
"Не наше! Нам такого не нужно!"
Сысоев
понял, что один Эрзя может пошатнуть весь стиль социалистического
реализма. И однажды Эрзю нашли мертвым в его мастерской. У него был
пробит череп, выбит один глаз и сломаны ребра, но официально было
заявлено, что Эрзя влез на два стула, ввертывая лампочку, и упал.
Инсульт. Свидетелей не было. Прессы тоже.
Почти все его скульптуры отправили подальше от соблазна в Саранск.
Три богатыря
Почти одновременно в Москве оказались тогда три
крупных скульптора: Эрзя, Коненков и Цаплин, - которые ужасно не любили
друг друга. Эрзя и Цаплин были к тому же однокашниками.
Цаплин считал Эрзю салонным, а Коненкова слабым.
Эрзя считал Цаплина автором неинтересных каменных ящиков, а
Коненкова подхалимом и лизоблюдом. Еще бы! Ведь тот, в отличие от Эрзи,
вернувшись из эмиграции, получил при жизни музей-мастерскую на улице
Горького, все высшие звания, которые только существовали в СССР для
художников, а также заказ украсить театр в Петрозаводске.
Коненков же говорил, что он не знает никаких Эрзей и Цаплиных.
